Зато борцы с экономическими преступлениями отрастили на «Андромеду» изрядный зуб – но запустить его в фирмочку никак не могли.
Копыто торговал буквально всем, не имея ничего на складе. Да и склада у него не было, как, впрочем, и офиса. Печать да счёт в банке – вот и вся фирма. Однако «Андромеда» процветала – продавала товары по ценам, на двадцать-тридцать процентов выше среднерыночных, а закупала их здесь же, под боком – и отгружала с чужих складов. Схема известная, именно так руководящие товарищи запускают руку в казённый карман, прокачивая суммы через собственные или дружественные фирмы-однодневки.
Но в данном случае схема работала как-то нестандартно.
Начальники и директора переводили деньги Копыту без видимой корысти. Как будто просто так, из дружеских отношений. Хотя близкой дружбы ни с кем из них хозяин «Андромеды» не водил. Все попытки выявить и доказать факты взяток провалились. Суммы уходили не сногсшибательные, хотя в целом набегало прилично… Но вопрос был не в суммах, вопрос был в механике процесса… Механику обэповцы понять не могли.
Юзеф – понял. Сразу, как прочитал эту информацию. Финансовое благополучие Конторы строилось на методах более изящных и менее очевидных, но в основе своей схожих…
Последним в тройке тенятников был Копыто.
Либо кто-то, стоящий за спиной парня и намеренно его подставляющий.
Машину Лесник оставил в пяти кварталах от неказистого блочного дома, не похожего на уютные особнячки в центре Царского Села. До подъезда провожать не стал, расстался с Анной в отдалении, в крохотном, заросшем кустами скверике. И не потому, что опасался ждущих её в засаде охотников. Наоборот, он сам стал сейчас опасным спутником. Поиск потенциальных тенятников шёл в Царском без особого энтузиазма, и были основания предполагать, что на перехват ещё одного не вышедшего на связь агента и его машины Юзеф отрядит куда большие силы…
…Дверь подъезда была видна как на ладони. Вокруг никого и ничего подозрительного.
Окна квартиры, присматривать за которой попросили Анну, тоже выходили на эту сторону.
Инструкции оказались просты:
– Как войдёшь, осмотри квартиру. Если все в порядке – сразу раздерни занавески на кухонном окне. Если на лестнице встретится кто-то, неважно кто, – парочка целуется, ханыги пьют портвейн, молодёжь на гитаре бренчит, – раздерни занавески в комнате, тоже сразу, не откладывая. Если же в квартире засада…
Лесник осёкся. Понял по её улыбке, что такой вариант Анна представить не может. Сказал медленно, с расстановкой:
– Это очень серьёзно, Аня. Если в квартире засада – никакого сопротивления. Не вздумай пускать в ход ногти или подвернувшиеся предметы. Изобрази стандартные реакции: испуг, возмущение… Про меня – ни слова, про занавески, естественно, тоже. И постарайся оказаться где-нибудь в углу или у стены. Когда начнётся – падай на пол и не шевелись.
Не верит. Явно не верит, что в обыденную жизнь могут ворваться такие страсти… Лесник на секунду пожалел, что не обладает таким же, как у Юзефа, таранным даром убеждения.
– Из квартиры не выходи, на звонки в дверь и по телефону не отвечай. При любых неожиданностях – звони.
Он протянул ей клочок бумаги с номером. Мобильник Лесник купил вчера, вместе с компьютером-приманкой, повинуясь какому-то смутному предчувствию. Теперь номер, о котором Юзеф и Контора не имели представления, оказался весьма кстати.
– Хорошо, – сказала Анна, – я сделаю все, как надо. Спасибо за все, Тимофей.
В интонации, с которой она назвала его по имени, чувствовался знак вопроса. Маленький. Крошечный. Но чувствовался.
Он должен был сейчас ей что-то сказать, и не знал – что, и сказал странное, первым пришедшее на ум. То, что не говорил никому за все годы работы на Контору. За те десять лет, в течение которых он звал себя Лесником и только Лесником – не считая кучи фальшивых имён, вписанных в фальшивые документы.
– Мама называла меня Андреем, – сказал Лесник. – А иногда почему-то Анджеем…
Последнего имени не знал даже Юзеф, которому полагалось знать все.
Звук отпираемой двери застал Фикуса врасплох.
Утро и начало дня прошли в напряжённом ожидании, Фикус был как натянутая струна. Или как натянутая проволока растяжки – тронь, и взорвётся. Но время шло, сучка не появлялась. И напряжение помалу начало спадать. Ненависть остывала. От скуки Фикус с увлечением читал найденную в квартире книжку по комнатному цветоводству – читал и чертыхался, пальцами в перчатках разлеплять страницы было крайне неудобно.
Царапины почти не болели, и где-то глубоко зрела смутная, пока ещё неосознанная мысль – а ну её к черту, мочалку эту, когда-нибудь потом встретимся, невелик городок, сколько же можно сидеть тут впустую…
Замок лязгнул. Фикус вскочил. Прижался к простенку у двери. Через секунду понял, что все ещё сжимает книжку – осторожно опустил её на пол. Ладонь стиснула шокер. Фикус замер, не дыша.
Мягкие шаги… Бля, каблуки не цокают, значит пришла в кроссовках, если рванётся убегать, ещё побегай за ней тут… Пусть зайдёт поглубже, сюда, в комнату…
В комнату стерва не пошла. Из кухни раздался странный скрипучий звук – снова шаги – дверь хлопнула – прощальный скрежет замка.
Просекла, похолодел Фикус. Где-то он лажанулся, что-то оставил на виду… Осторожно высунул голову из-за двери – в прихожей никого. Прошёл на кухню – то же самое… Ушла.
Никаких следов своего пребывания Фикус не увидел. Ничто спугнуть гадину не могло… Однако – зашла, раздернула занавески – и ушла. Загадка.